Глава 1. Путешествие в прошлое, или Рассказ о том, как была изобретена фотография

Происхождением своим фотография обязана науке.

Владимир Стасов

Вы нажимаете на спуск фотоаппарата, и происходит чудо - на ленте останавливается время. Мгновение.

Чтобы понять, как это происходит, многое хочется вспомнить. И прежде всего имя человека, который первым обратил внимание на явление, которое впоследствии легло в основу принципа построения изображения в фотоаппарате!

Имя этого человека - Ибн-аль-Хайсам.

Немногочисленные источники рассказали нам о его жизни совсем мало. Родился он в 965 году, а умер - в 1039, получил блестящее по тому времени образование.

В средневековой Европе имя Ибн-аль-Хайсама (или, как его называли здесь, Альгазена) произносили с большим уважением. Арабский физик, математик, медик, философ, он написал один из первых трактатов по оптике, в котором собрал все знания о свете и световых лучах, известные в античном мире. И что для нас сегодня особенно интересно - он был первым человеком, который придумал нечто вроде фотоаппарата, хоть о самой фотографии, разумеется, тогда еще не могло быть и речи. Для этого он взял обыкновенный ящик, просверлил в одной из стенок отверстие, а потом зажег перед ней несколько свечей. Произошло открытие, из которого следовало, что, если против отверстия поместить непрозрачный экран или предмет, то на этом экране или предмете появятся перевернутые изображения каждой из свечей.

Итак, Альгазен изобрел то, что через двести лет назовут камерой-обскурой, то есть темной камерой. И поскольку для него это был опыт, один из многих, который в современной физике называют ключевым, он не придал своему открытию особого значения. Только через двести лет узнала Европа о камере-обскуре.

XIII век. Век пыток и инквизиции. И словно в ответ на наступление мракобесия английский философ и естествоиспытатель, профессор Оксфордского университета Роджер Бэкон призывает опыт и разум стать ключами к постижению истины.

Видный ученый того времени, он владел греческим и арабским языками, читал в подлинниках сочинения античности, хорошо знал "Оптику" Альгазена. Именно "Оптика", по-видимому, и натолкнула Бэкона на мысль о камере-обскуре, и он описал ее устройство в "Опус Майюс" ("Большой труд"). Судьба этой книги, как и других произведений Бэкона, трагична, как трагична судьба самого ученого.

Вокруг его работ, так ненавистных мракобесам, - настоящий заговор молчания. Не только в XIII, но и в XIV веке имя Роджера Бэкона не вспоминается. И только через двести пятьдесят лет впервые было издано одно из его сочинений, и то не самое важное. А "Опус Майюс" увидел свет еще только через семьдесят лет, Вот почему камеру-обскуру, которая нас сегодня так интересует, изобретали снова и снова, люди знаменитые и безымянные.

В 1519 году Леонардо-да-Винчи написал заметки, в которых назвал камеру-обскуру важным прибором для научных наблюдений. А в 1544 году голландский математик Гемма-Фризиус с ее помощью впервые наблюдал солнечное затмение. В середине XVI века итальянец Джамбаттиста делла Порте сделал важное усовершенствование: он догадался вставить в отверстие камеры-обскуры линзу и изображение сразу стало ярче и отчетливее. За каких-то сто лет камера-обскура стала неизменным спутником неутомимых и любознательных путешественников, зодчих, художников. Оптическое изображение, которое отбрасывало на лист бумаги свет, они обводили карандашом или пером.

А в научных лабораториях она была тем, чем сегодня является фотоаппарат: объективным регистратором опыта. Один из творцов астрономии нового времени Иоганн Кеплер сконструировал камеру-обскуру такого размера, которую, словно ветряную мельницу, можно было поворачивать на ее основании и поочередно рассматривать все стороны горизонта. Михаил Васильевич Ломоносов настойчиво предлагал лаборантам использовать камеру-обскуру для срисовывания машин. А современник Кеплера немецкий ученый и физик Кристоф Шейнер направил камеру-обскуру на Солнце. Это была уже новая камера: ее объектив, по совету Кеплера, состоял из двух двояковыпуклых чечевичных линз и потому мог давать, в отличие от зрительной трубы Галилея, действительное изображение отдаленных предметов. Ученый увидел не только солнечные пятна, открытые Галилеем, но еще и яркие выбросы над солнечной поверхностью. Через два столетия их снова откроет французский астроном Доминик-Франсуа Араго и назовет протуберанцами. И снова двухсотлетнее опоздание с известием о сенсационном открытии... А пока запомним это имя - Доминик-Франсуа Араго, мы с ним еще встретимся.

Тем временем изобретатели упорно искали возможность научиться живописать одним светом, без кисти художника. Иными словами, надо было найти способ закреплять пойманное изображение и превратить таким образом камеру-обскуру в фотографический аппарат. И вот что интересно: никто из изобретателей и ученых не помышлял тогда об открытии нового вида искусства. Не думал об этом ни штабной французский офицер и изобретатель Жозеф-Нисефор Ньепс, ни парижский художник-декоратор Луи-Жак Дагер, ни английский ученый Фокс Тальбот. А ведь с их именами связано одно из самых удивительных и полезных открытий XIX века - открытие фотографии.

Нисефор Ньепс (1765-1833) занимался и другими изобретениями. Так, вместе с братом Клодом они начали разводить марену, из которой можно было добывать дефицитное индиго. Они же изобрели водоподъемную машину и предложили использовать ее для подачи воды к фонтанам Версаля. В 1815 году братья Ньепс получили патент на четырехтактный двигатель, работавший не на порохе, как прежде, а на смеси угольного порошка и нефти. Это было задолго до того, как сделал свое изобретение Рудольф Дизель. Но не эти и многие другие открытия увековечили их имена. Имя Нисефора Ньепса вошло в историю в связи с открытием фотографии.

Любопытна история этого открытия. В 1816 году, пока Клод в Париже пытался пробить стену недоверия к новому двигателю, Нисефор в провинциальном Шалоне строил свою первую камеру-обскуру. Он мечтал создавать с помощью света формы для печати гравюр и, основательно познакомившись с литографическим делом, назвал этот процесс гелиографией.

Нисефор Ньепс ищет чувствительный к свету лак. Ведь именно лаком покрывает медную доску гравер, когда работает способом офорта, то есть травления поверхности форм. Лак предохраняет от разъедания выпуклые (на отпечатке они выходят темными) места гравюры - ее тени. И поскольку в состав лака обычно входил асфальт, Ньепс покрывает им свои пластинки. А еще было установлено, что асфальт реагирует на свет: после двух-трехчасовой выдержки на пластинке выступили мутно-серые (асфальт от света белеет) изображения. Растворив незасвеченные места "гелиогравюры", Нисефор получил картину, в которой светлые места передавались светлым же асфальтом, а темные - темной поверхностью металла пластинки. Но это было еще далеко от совершенства. Нисефор перебирает все новые и новые вещества и, в конце концов, выход найден - асфальт необходимо растворять в лавандовом масле и этим же лаком покрывать пластинку. Шесть лет неустанных опытов. В 1822 году сделан еще один шаг на пути к изобретению фотографии, а в 1826 году Нисефору Ньепсу удалось получить первую гелиографию. К счастью, она сохранилась. Это вид из окна в его кабинете, в деревне Сен-Лу-Варенн. В той самой бургундской деревушке, при въезде в которую стоит сегодня большой камень с надписью: "В этой деревне Нисефор Ньепс изобрел фотографию в 1822 году".

В том же 1822 году в Париже, на улице Маре, открыл зрелищное заведение под названием "Диорама" Луи-Жак Дагер. Он создал совершенно новое зрелище - панораму с меняющимися картинами. Написанные на тонкой полупрозрачной ткани, они свешивались все сразу с колосников, а лампы поочередно освещали их. Публика была в восхищении: на ее глазах солнечный день вдруг превращался в ночь, а музыка усиливала впечатление. "Диорама" процветала, и друзьям было непонятно, почему именно сейчас Дагер так увлекся идеей найти способ закреплять световое изображение.

Но нельзя забывать, что Дагер, как и многие художники того времени, использовал в своей работе камеру-обскуру и неплохо разбирался в оптике. Тем более, что для диорамы с ее световыми эффектами требовалось точное наложение одной картины на другую. Вот почему Дагер, будучи отличным живописцем, вынужден был все-таки рисовать с помощью камеры-обскуры. К тому же, механическое копирование раздражало его. И мысль о том, что свет сам способен запечатлевать свои следы на бумаге или каком-то ином веществе, не оставляла художника.

Когда Дагер узнал о том, что некий Нисефор Ньепс из Шалона как-будто научился закреплять лучи света, входящие в камеру, на любом предмете, он немедленно написал Ньепсу. В 1827 году они познакомились, а в 1829 году заключили договор, по которому дали обязательство совместно работать над новшеством, называвшимся отныне так: "Гелиография, изобретенная г-ном Ньепсом и усовершенствованная г-ном Дагером".

В отличие от Ньепса, который не видел особой разницы между копированием гравюр и съемками с натуры, Дагер с поразительной проницательностью эту разницу уловил. Он считал, что главное - портретная съемка и справедливо полагал, что для нее больше всего требуется четкость и способность передавать полутона, а сама съемка не должна длиться более пяти минут. Вот почему Дагер предложил Ньепсу заняться съемкой на серебряных пластинах, обработанных йодом.

Натолкнувшись на йод, они были совсем близки к финишной прямой; однако закрепить полученное изображение так и не удалось. И компаньоны безуспешно продолжали биться над асфальтовым лаком. А будь они более образованными, займись они просмотром научных трудов, возможно, нашли бы известие об открытии английского астронома Джона Гершеля, еще в 1818 году установившего, что гипосульфит прекращает почернение йодистого серебра, а значит, способен закреплять гелиограммы...

После смерти Ньепса, вернувшись в одиночку к работе с йодистым серебром, Дагер довольно быстро нашел способ не только получать позитивное изображение за несколько минут, но и закреплять его. Процесс этот, названный им дагеротипией, ничего общего с процессом Ньепса не имел. Но договор продолжал действовать, а по его условиям оба способа могли быть обнародованы только совместно.

Дагеру принадлежит и открытие проявляющих свойств паров ртути, так же как (независимо от Джона Гершеля) применение гипосульфита для фиксации изображения. Но его претензии на полную самостоятельность во всех вопросах не отвечают действительности. Ньепс дал мощный толчок его мыслям. При всем упорстве и чутье Дагер без Ньепса никогда не стал бы изобретателем дагеротипии.

Через 13 лет после появления первой гелиографии, в январе 1839 года, на заседании Парижской Академии наук выдающийся ученый и крупный политический деятель Доминик-Франсуа Араго (мы о нем уже вспоминали) доложил о необычайном открытии своих соотечественников Луи Дагера и Нисефора Ньепса - возможности фиксировать на плоских металлических пластинках оптическое изображение предметов. В августе 1839 года новый способ светописи был обнародован.

А теперь перенесемся на другую сторону Ла-Манша, в Англию. Здесь начал заниматься улавливанием изображений с помощью камеры-обскуры Фокс Тальбот, известный английский ученый, автор многочисленных трудов по математике, физике, химии. Его, как ученого, интересовала природа солнечного луча и так же, как Ньепс и Дагер, он работал, не помышляя о новом виде искусства.

Уже в 1835 году, спустя каких-то двадцать четыре месяца после начала работы, Фокс Тальбот успешно сфотографировал свой дом и аббатство Лакок. Выдержка, правда, была великовата, целых два часа, и тут Тальбот сильно отставал от своего неведомого конкурента в Париже, но все-таки это были настоящие фотографические негативы, которые затем при желании можно было размножить в виде неограниченного количества позитивов - дело совершенно недоступное "световым отпечаткам" Дагера и Ньепса. Казалось, оставалось совсем немного - добиться более чувствительного состава, более четкого изображения и вывести фотографию (именно Тальбот придумал этот термин) на широкую дорогу. Но ученый внезапно прекращает опыты и увлекается "классическими древностями". А в это время в Париже Дагер все-таки открыл способ фиксирования световых отпечатков.

Процесс, открытый Дагером, оказался достаточно простым и доступным. Дагеротипия буквально покорила мир. Вряд ли какое научное и техническое открытие вызывало внимание подобного масштаба. Начался ажиотаж. Камеры-обскуры, химикалии, объективы и посеребренные пластинки раскупались мгновенно. Не было отбоя от желающих получить свое изображение - дагеротип. Привлекала не только новизна и доступность - снимки были действительно очень хороши. Джон Гершель, которому мы обязаны, кроме гипосульфита, терминами "негатив" и "позитив", пришел в восторг, когда в 1839 году увидел работы Дагера.

Множество дагеротипов, хотя и поблекших, сохранилось до нашего времени в музеях и семейных альбомах. Хранятся они и в Москве, в Доме прессы на Зубовском проспекте, в Центральном фотографическом музее Союза журналистов СССР.

Но вернемся в Англию. В конце января 1839 года Фокс Тальбот выступил в Лондонском Королевском обществе с докладом о своем методе - калотипии (от греческого "калос" - прекрасный). И снова начал работать над усовершенствованием фотографии (он, как мы помним, называл свой способ и так). Уже через несколько месяцев он довел светочувствительность пластинок азотнокислого серебра до такой степени, что снимок можно было получить всего за три минуты, а дагеротип требовал получасовой экспозиции. Предложи Тальбот свой способ чуть раньше, и дагеротипия умерла бы, не родившись, но теперь в производство камер-обскур и дагеровских пластинок было вложено слишком много средств. Калотипический процесс вытеснил дагеротипию лишь через десять лет. А потом и его заменили сначала мокрые, а затем сухие желатиновые пластинки - почти такие, какие можно сегодня купить в магазине.

Так родилась фотография, и мы с благодарностью вспоминаем имена тех, кто стоял у истоков этого открытия, давшего возможность появиться новому виду искусства и новой отрасли промышленности.

Отныне человек получил возможность "останавливать время", "останавливать мгновение". Происходит чудо. И мы верим фотографии, потому что в ее основе лежит реальное явление. Факт. Достоверность. Жизнь.

Сегодня, в середине второго столетия своего существования, фотография вездесуща. Она - на страницах газет и журналов, она - регистратор научных исследований, помогает раскрывать тайны космоса и атомного ядра, она - воспоминание о последней поездке и украшение интерьера нашего дома, ее можно вложить в записную книжку, и она вмещает биографию эпохи.

Оказалось, что сложный мир мыслей и чувств человека можно уместить в небольшой негатив 3×4 сантиметра. И мы не перестаем удивляться этому чуду.