16.08.2014

«Мы в Литве обогнали всех на 20 лет»

Фотограф Ромуальдас Пожерскис рассказал о литовской школе фотографии, о том, чем она прославилась и почему перестала быть актуальной, как только Литва стала независимой.

В Центре фотографии им. братьев Люмьер открылась выставка «Большая форма. Документальная проза Ромуальдаса Пожерскиса». Один из классиков литовской школы, Пожерскис вместе с Антанасом Суткусом, Александрасом Мацияускасом и Ромуальдасом Ракаускасом создавали искусство, не похожее на идеологически стерильные снимки, которые появлялись в фотожурналах СССР. На нынешней выставке представлено больше 70 его снимков из серий «Победы и поражения», «Старые города Литвы», «Сельские праздники» и «Сады памяти». Мастер рассказал о первом обществе фотохудожников в Советском Союзе, гуманности литовской фотографии и демонстрациях в республике в 1972 году.

— Почему, как вам кажется, первое официальное общество фотохудожников было создано именно в Литве?

— Это, разумеется, связано с хрущевской оттепелью: в 1960-х, после сталинского периода, в Литве активно стали развиваться театр, поэзия, живопись, публикуются книги Солженицына. В 1969 году на выставке в Москве показали работы девяти литовских авторов, которые произвели сильнейшее впечатление: все о них писали, обсуждали их. И вскоре после выставки был подписан закон о создании общества фотохудожников Литвы, которым стал руководить Антанас Суткус.

У нас был счет в банке, средства с которого мы тратили на создание архивов и фотогалерей. Через год в обществе уже работали более 200 штатных сотрудников.

Мы имели возможность покупать работы у фотографов, получали прекрасную технику и даже могли себе позволить жить только лишь искусством. Ни до этого момента, ни сейчас это просто невозможно! Это была единственная фотографическая организация во всем СССР: только в 1989 году начали появляться российский союз фотохудожников, латвийский, эстонский. Выходит, мы обогнали всех на 20 лет. Около 15 лет я был свободным фотохудожником в Союзе, но теперь я считаюсь безработным.

— Можно сказать, что Литва в составе СССР была культурным анклавом?

— Литва, по сути, была отдельным государством в советском государстве. Посмотреть нашу фотографию приезжали редакторы фотожурналов, галеристы и организаторы фестивалей со всего мира. Европейские фотографы тогда создавали снимки, довольно холодные по отношению к человеку, а наша фотография первой стала пропагандировать гуманное отношение к людям и их проблемам, и это для иностранцев было немного странно. Литовские авторы показывали сельские и городские обряды — свадьбы, похороны, народные танцы; эти действа, как правило, происходили на природе. Так создавалась поэтическая повесть о Литве, которая рассказывала о человеке без политической ангажированности.

— Как вы сами определяете, что такое литовская школа фотографии?

— Это московские критики называли нас литовской школой, но на самом деле мы не были никакой школой. Мы были просто группой людей, которые рассказывали о Литве, по несколько лет снимали одну серию и развивали одну идею. Моя нынешняя выставка не случайно называется «Большая форма»: можно сказать, что мы все писали фотороман.

Мой учитель Александрас Мацияускас, например, 25 лет снимал базар, Ракаускас 10 лет работал над серией «Цветение».

Если мы уж брались за какую-то тему, то развивали ее так, чтобы другим нечего было добавить. У нас был договор: если один из нас снимает базар, то другие не станут за ним повторять. Каждый искал свою тему.

— Какую тему выбрали для себя вы?

— Эта выставка посвящена 40-летию моего творчества: в 1974 году я начал работать над своей спортивной серией «Победы и поражения», над «Старыми городами» и «Сельскими праздниками» — это главные мои проекты.

— Спорт, сельские праздники — это все опыт коллективного переживания. Вас не интересует человек как единица?

— Я снимаю человеческие движения: кто-то с кем-то разговаривает, движутся процессии... Мне сложно фотографировать недвижимое.

Фотография должна содержать в себе небольшой сюжет, внутреннюю новеллу, из которой и вырастает большая форма. Без этой новеллы, без человеческих эмоций она перестает действовать.

Мой латвийский учитель фотограф Гунар Бинде говорит, что фотография всегда имеет предысторию, историю создания и историю собственной самостоятельной жизни. Сейчас я пересматриваю свой архив и нахожу массу интересных снимков, которые раньше казались мне невыразительными. Теперь они живут и смотрятся совсем по-другому. Так и поэты пишут стихи, выпускают книжки, а потом в черновиковых записях мы находим произведения, которые лучше и сильнее, чем те, что уже изданы.

— Что отличает литовскую фотографию от работ фотографов, например, из других прибалтийских стран?

— Латышские фотографы создавали очень театральный образ. У них было много постановочных снимков, в которых были зашифрованы определенные символы. Их фотография была салонной, декоративной и, можно даже сказать, китчевой.

Эстонская фотография была очень холодной, держалась на отменном дизайне — и тоже на постановке.

По визуальному выражению все это ощутимо отличалось от литовской фотографии. Наши снимки были приближены к народу. Если можно провести такую гастрономическую параллель, то мы ели черный хлеб и сало с деревенским самогончиком, а латыши предпочитали кока-колу: европейская культура была им понятнее.

— Откуда у литовских фотографов эта изощренность в композиции? Наследие Александра Родченко?

— Да, Мацияускас считал Родченко главным символом фотографии и всегда повторял, что ему неинтересно, что снимать, ему интересно как. Это чистой воды формализм. Но я не очень-то это люблю. Я как считал, так и считаю, что фотография должна запечатлевать реальность. Чем больше в ней монтажа, специальной режиссуры или фотошопа, тем она меньше действует.

— Как вы выстраивали отношения с фотожурналами? Сложно представить, чтобы литовская фотография появилась, например, в «Советском фото».

— Да, в «Советском фото» мы практически и не были представлены. Мацияускас до 1993 года не печатался вообще — цензура. Зато за границей его работы пользовались признанием: их купил, например, Музей современного искусства Сан-Франциско. Та же история с Суткусом. Один лишь Вацловас Страукас (особенно его серия «Последний звонок») был всегда идеологически удобен. У меня была довольно универсальная серия «Мотокросс» — вот эти фотографии журнал «Советское фото» печатал охотно, они выставлялись на ВДНХ, а потом и на мировых фотосалонах.

— То есть выходу за рубеж никто не препятствовал?

— В целом — нет. Но мою серию снимков католических праздников, например, запретили: она хранилась только у меня в архиве. Я имел право работать над ней, потому что Суткус договорился с Центральным комитетом, но при этом не мог никому показывать.

До 1988 года только некоторые коллеги знали, над чем я работаю. Кресты, церковный ход, паломничества — это были знаки другого мира. Такое не печаталось.

Если бы я выставил эту серию за границей, у нас могли возникнуть проблемы. Мы, конечно, не были диссидентами, но мы всегда были в оппозиции к официальной идеологии.

— Когда состоялась ваша первая выставка?

— Первую выставку мы делали вместе с моим другом Виргилиусом Шонтой: в декабре 1973-го мы показали около 20 работ в институте и даже получили за это специальную награду от комсомола.

Хотя за год до этого меня оттуда выгнали за то, что я фотографировал молодежные политические демонстрации в Каунасе в 1972 году.

Один молодой человек сжег себя тогда в знак протеста. Меня поймали и вместе с другими фотографами посадили в военный госпиталь — только для того, чтобы мы не болтались на улице. Этого оказалось достаточно, чтобы несколько лет ко мне домой приходили с обысками. Интересно получилось: я выгнан из комсомола, но комсомол при этом дает мне почетную грамоту. Через несколько недель после выставки мы встретились с Мацияускасом, и нас пригласили в команду литовских фотографов.

— Сегодня можно с помощью фотографии привить новую эстетику?

— Вряд ли. Старое поколение фотографов, если можно так сказать, говорило на литовском визуальном языке — и с точки зрения формы, и с точки зрения психологии. Литовская фотография была теплой. Сегодня фотографы говорят на универсальном языке. Когда смотришь их работы, возникает ощущение, что ты уже их видел когда-то. Как варенье, которое уже не имеет вкуса. Каталог World Press Photo десятилетней давности ничем не отличается от сегодняшнего. Я участвовал в этом конкурсе в 1989 году, показывал много фотографий, которые рассказывали о политических событиях в Литве. Но когда закончилась кровь, Литва перестала быть интересна миру.

Татьяна Сохарева

Источники:

1. gazeta.ru